Читать онлайн «Социальная лингвистика [с таблицами]». Страница 31

Так происходит функциональная специализация языков в индивидуальной речевой практике. Применительно ко всему двуязычному социуму это оборачивается тенденцией к функциональному разграничению языков. Следовательно, при массовом и относительно полном двуязычии использование двух разных языков в тождественных ситуациях и функциях оказывается избыточным, функционально неоправданным. Так возникает более обычная неравновесная, несбалансированная языковая, ситуация.

С учетом дифференциальных признаков, значимых для типологии языковых ситуаций (см. с. 101–103), ситуация в Великом княжестве Литовском может быть охарактеризована в следующих терминах: 1) многокомпонентная; 2) многоязычная; 3) демографически неравновесная; 4) коммуникативно несбалансированная; 5) с различным юридическим статусом образующих ситуацию языков; 6) совмещающая близкородственное и неблизкородственное двуязычие; 7) эндоэкзоглоссная, так как один из престижных языков, "про́ста мова", был родным для большинства населения, а другие (церковнославянский, латынь) были не местного происхождения; 8) диглоссная до середины XVI в. и недиглоссная впоследствии. На белорусской этнической территории, в том числе в пределах одного города или местечка, жили белорусы, литовцы, поляки, евреи, татары[69], что обусловливало этническое двуязычие (иногда многоязычие), Использовались также латынь и церковнославянский, что создавало ситуацию культурного многоязычия. Компоненты языковой ситуации показаны на схеме, которая, однако, не является диаграммой, т. е. площадь сегментов не пропорциональна коммуникативному весу языков.

Литературный язык княжества (про́ста мова, руский язык) сложился в актовой письменности на основе белорусских говоров вокруг Вйльны и северных земель княжества — Полоцка, Витебска, Смоленска. "Про́ста мова" была средством наддиалектного письменного общения на всей территории Великого княжества Литовского, включая буковинско-молдавские и перемышльские земли, т. е. это был общий письменный язык белорусов и украинцев. (Естественно, что по отношению к белорусскому языку "про́ста мова" выступает как предшествующий этап его истории — старобелорусский литературный язык.) В XVI — первой половине XVII в. "про́ста мова" характеризовалась наибольшим разнообразием функций и сфер использования: это письменный язык этнического большинства княжества, язык закона, судопроизводства, великокняжеской канцелярии.

На "про́стой мове" существовала значительная светская литература, а с середины XVI в. — и тексты Св. Писания. С 1583 г. в Виленской иезуитской коллегии "про́ста мова" стала предметом изучения (наряду с латинским и греческим языками).

С конца XVI в. в княжестве усиливаются позиции польского языка. Наряду с "про́стой мовой" польский был основным языком проповедей, конфессиональной полемики (в том числе православной и униатской), светской литературы. Например, на польском написаны все полемические сочинения Мелетия Смотрицкого (автора знаменитой церковнославянской грамматики 1619 г.). Известны также православные катехизисы и богослужебные книги на польском.

Церковнославянский язык (словенский, словенский) был классическим языком православной книжности. На нем существовала конфессиональная и ученая литература православных и униатов. Его преподавали в братских школах. Церковнославянскую основу библейских текстов стремился сохранить Франтишек Скорина (хотя реально в его "словенском" присутствует ощутимая народная языковая струя).

Знанию латыни способствовало распространение гуманистической (латиноязычной) культуры и схоластического образования, а также языковая ситуация в польских землях Речи Посполитой, где латынь служила основным языком церкви, образования, администрации. В княжестве в XVI в. центром латинской образованности была Вильна, в XVII в. — Киев. В частных библиотеках преобладали латинские книги. С латынью связаны такие достижения белорусской культуры, как новолатинская поэзия Яна из Вислицы и Миколая Гусовского.

В Слуцком списке Статута Великого княжества Литовского сохранились стихи ошмянского шляхтича Яна Казимира Пашкевича (1621), где есть такие строки:

Существенно, что с латынью (культурным языком польского обихода) автор сопоставляет не церковнославянский, а народный язык белорусов — русчизну (т. е. "про́сту мову"). Стихи исполнены веры в духовные потенции народного языка: Литва квитнет русчизною.

В ситуациях близкородственного двуязычия индивид сравнительно быстро и легко, "естественно", усваивает неродной язык в довольно полном объеме. В таких условиях люди, говорящие на разных языках, понимают друг друга без переводчика, а значительные группы говорящих владеют вторым языком активно.

Двуязычное общение, в том числе публичное, можно постоянно наблюдать в Беларуси. На заседаниях Верховного Совета, идущих на двух языках, кажется, только однажды возникла заминка из-за двуязычия: говоривший по-белорусски оратор (в конце августа 1991 г.) употребил аббревиатуру ДКНС (дзяржўаны камiтэт па надзвычайнаму становiшчу) — в соответствии с русской ГКЧП…

В Беларуси стали популярны издания на двух языках ("Народная газета", "Добры вечар", "Беларускi час"), где прослеживаются содержательные зависимости между выбором языка и характером публикации. В ряде белорусскоязычных изданий вкрапления на русском языке — это экспрессивно-стилистическое средство (обычно ироническое цитирование). Иначе говоря, газеты начинают относиться к двум языкам как к двум функциональным разновидностям некоего одного языка, известного читателю.

Однако у этой легкости есть оборотная сторона — широкая интерференция двух языковых систем в речевой деятельности билингвов (об интерференции см. с. 103–105, 171–173). В надындивидуальном плане массовая и частая интерференция означает постоянное смешение двух систем, их большее или меньшее уподобление друг другу. И в Беларуси и на Украине с основанием говорят о той опасности языкового бескультурья, которую представляют так называемые трасянка (в белорусском) и суржик[71] (в украинском), т. е. стихийно и по-разному русифицированные варианты национального языка. В условиях белорусско-русского и украинско-русского двуязычия обиходная русская речь также изобилует интерферентными явлениями.

Эти обстоятельства диктуют ряд специфических принципов преподавания близкородственного языка. В условиях двуязычия курс неродного, но близкородственного языка должен быть, во-первых, дифференциально-систематическим, т. е. подчеркивать прежде всего несходства изучаемого и родного языка, хотя, разумеется, не забывать и о системных связях языковых фактов; во-вторых, курс должен быть в значительной мере коррективным, т. е. исправляющим интерферентные привычки учащихся; в-третьих, в отличие от преимущественно аналитической направленности уроков родного языка, курс неродного языка должен быть в большей мере синтетическим, т. е. учить практически порождать речь (см.: Супрун 1974, 55–68).

Своеобразие диглоссии раскрыто в работах Ч. Фергюссона, Дж. Фишмана, применительно к истории русского литературного языка — А.В. Исаченко, Б.А. Успенского. Для этого вида двуязычия характерны: 1) такое функциональное распределение языков, когда один из них используется в "высоких" (небытовых) сферах и ситуациях общения (в церкви, книжнописьменной культуре, науке, образовании) и не принят в повседневном общении; второй язык, напротив, возможен только в повседневном общении и некоторых жанрах письменности, например в договорах, публичных объявлениях, рекламе, иногда в "низких" жанрах художественной литературы; 2) престижность книжного ("высокого") языка (в языковом сознании социума); 3) надэтнический (экзоглоссный) характер престижного языка: ни для одной из этнических или социальных групп населения этот язык не является родным (материнским); 4) искусственный (школьный) характер овладения престижным языком — поскольку такой язык не используется в обиходе, им нельзя овладеть естественным путем (от матери, в семейно-бытовом общении в детстве).

Диглоссную ситуацию могут образовывать как родственные, так и неродственные языки. Например, в допетровской Руси в отношениях диглоссии находились два родственных языка: церковнославянский (по происхождению южнославянский) и русский (по происхождению восточнославянский), при этом литературным (т. е. "правильным", нормированным) языком русского средневековья был церковнославянский. Не случайно первые у восточных славян грамматики были грамматиками именно церковнославянского языка (см.: Мечковская 1984).